— Они уже спят, и Галина тоже.

Папа всегда старался держать свою молодую жену и моих сводных братьев подальше от глаз, будто боялся, что его новая семья расстроит меня. Я бросила на него раздраженный взгляд. Ему нужно перестать думать, что меня необходимо возвести на пьедестал. Я была счастлива, когда он женился, и когда Галина подарила ему наследников. Это означало, что он больше не будет опекать, и у меня появится больше свободы.

— Ты голодна? — поинтересовался он.

Я кивнула. Кроме водки и джина, я еще ничего не ела, и это начало проявляться в тумане моих мыслей. Отец щелкнул пальцами, и тотчас же кто-то из прислуги, притаившийся на заднем плане, бросился на кухню.

— Пойдем в мой кабинет.

Называть огромную комнату, где он работал, кабинетом было издевательством. Огромные размеры внушали страх большинству людей, и некоторые семьи из четырех или пяти человек жили в квартирах, которые были намного меньше. Золотой и белый декор сохранился, но мебель стала темнее. Во всем преобладало красноватое дерево, а папин письменный стол был размером с небольшую двуспальную кровать. Мы устроились на плюшевом золотисто-голубом диване, который он купил у коллекционера и который относится к XVIII веку — временам Екатерины Великой. Отец человек, твердо стоящий одной ногой в прошлом, а другой в будущем, возможно, именно поэтому его так уважали среди своих людей.

Раздался стук, и вошла наша кухарка с подносом свежих хачапури, печеного хлеба в форме миндаля с сыром и яичной начинкой. Она шла к нам и осторожно поставила еду на стол перед нами, прежде чем исчезнуть. Я потянулась за хачапури, поморщившись, когда он обжег мои пальцы, но слишком жадная до деликатесов папиного детства. Жидкий яичный желток растекся по моему языку, смешиваясь с соленостью сыра и успокаивающей плотностью теста. Первые годы своей жизни отец провел на Кавказе. Я проглотила первый кусочек и положила хлеб обратно на тарелку.

Мне надоело откладывать неизбежное, поэтому я встретилась со взглядом отца.

— Почему ты солгал?

Мускул на его щеке дернулся в знак неудовольствия. У многих людей появились бы причины съежиться при данном признаке опасности, но я не была одной из них.

— Дима не должен был тебе говорить.

— Он ничего не говорил. Адамо Фальконе мне рассказал, и тогда я не оставила Диме выбора, кроме как признать, что он знает правду. Ты же знаешь, я могу быть убедительной, если постараюсь.

Папа усмехнулся.

— Ох, я знаю. У тебя упрямство и хитрость великой императрицы.

Я вздохнула.

— Почему ты солгал ? Заставил меня поверить, что она мертва. Все эти годы.

— Это было к лучшему.

— Враньё!

Глаза отца опасно сверкнули.

— Не в таком тоне со мной.

Он ненавидел, когда я ругалась, и, возможно, еще больше, когда я говорила по-английски.

Я глубоко вздохнула.

— Прости.

— Правда не имеет значения, потому что то, что я сказал, равносильно правде. Она мертва для нас, стерта из нашей жизни и вне досягаемости на территории Каморры.

— Ничего недосягаемо, папа, если ты действительно этого хочешь.

Он увёз свою жену Галину из самого дальнего уголка Кавказа, из маленькой деревушки, где ее родители спрятали ее от моего отца, несмотря на то, что она находилась под контролем врага.

Он покачал головой и хрипло рассмеялся.

— Я бизнесмен, и пережил много нападений на свою жизнь только потому, что я очень осторожен. Идти на войну с Римо Фальконе неразумно. Вторгаться на его территорию ради мертвой женщины безумие.

— Она не мертва, — хрипло прошептала я.

Он взял меня за руки.

— Она для меня мертва, как и для тебя. Забудь о ее существовании. Она прошлое, и мы оставили ее позади, не так ли, Катенька ?

Может быть, так оно и было, а может, и могло. Но я видела ее во сне почти каждую ночь, в виде призрака из прошлого. Я должна увидеть ее снова, лицом к лицу, даже если это означало оскорбить Римо Фальконе и рискнуть войной с Каморрой.

ГЛАВА 6

Мы сократили время больше, чем мне хотелось, но папа настоял, чтобы я осталась до утра и поспала несколько часов, прежде чем сесть на частный самолет обратно в Солт-Лейк-Сити. Он пытался убедить меня остаться насовсем. Он знал, что я участвую в гонках и, возможно, даже почему, но ему трудно запереть меня. Не потому, что у него нет для этого средств, а потому, что он беспокоился, что я буду делать без своей свободы и целей. Он верил, что я в конце концов вернусь домой, не в состоянии осуществить свой план.

Был почти час дня, когда мы с Димой помчались обратно в лагерь. Дима облокотился на своем месте. Правая сторона его лица распухла и была синей, и это только отметины, которые я могла увидеть. Отец избил его за то, что он рассказал правду о моей матери. Чувство вины прожгло огненную дорожку внутри меня.

— В следующий раз ты не полетишь со мной.

— Это только отсрочит мое наказание.

— Тогда не делай того, что накажет тебя за меня. Возможно, будет лучше, если ты больше не будешь двигаться со мной по этому пути. Держись подальше, пока мой отец не наказал тебя еще сильнее.

Выражение его лица стало оскорбленным.

— Я буду защищать тебя, Динара. Это моя работа, мое желание.

Я вздохнула. Мы уже говорили об этом, когда я впервые решила присоединиться к гонкам Адамо. Дима мог быть почти таким же упрямым, как я.

Мы вернулись в лагерь. Большинство гонщиков возились со своими машинами, некоторые из которых уже выстроились в своего рода стартовую линию: десять рядов по три машины в каждой.

В прошлый раз нам с Димой пришлось стартовать в последнем ряду, потому что мы были новичками, но из-за нашего хорошего результата в последней гонке, на этом заезде, мы оказались в одном из средних рядов. Я не утруждала себя подробным изучением системы баллов и правил. Я всегда хотела быть первой, а для этого мне нужно было ехать быстро и рисковать всем возможным. Проще простого.

Машина Адамо, естественно, стояла в первом ряду, вместе с совершенно черной машиной, с которой я столкнулась в последнем заезде. Его владельцем был высокий богатый парень из пригорода Сан-Франциско.

Я припарковала машину рядом с трейлером Крэнка, чтобы узнать свое точное место, прежде чем встать в линию. Дима со стоном выбрался с пассажирского сиденья, схватившись за левый бок.

— Ты уверен, что сможешь участвовать в гонках? — с тревогой спросила я.

— Я не оставлю тебя.

— Судя по твоему виду, сомневаюсь, что ты сегодня сможешь угнаться за лучшими. Учитывая, что сегодняшняя остановка для отдыха и завтрашняя отправная точка различны для каждой машины, в зависимости от расстояния, которое они оставили позади за десять часов езды, у тебя, вероятно, не будет возможности ехать рядом с Динарой, — объяснил Адамо, спускаясь по лестнице из трейлера.

Его темные глаза осмотрели Диму с головы до ног, рассматривая каждую травму. Судя по шрамам на его теле, он, вероятно, мог оценить повреждения Димы лучше, чем я.

— Я в порядке, — процедил Дима, полностью выпрямляясь.

Он и Адамо были одного роста, слишком чертовски высокие для меня. Даже мои байкерские ботинки на толстой подошве не меняли того факта, что мне пришлось запрокинуть голову. Это единственная причина, по которой я скучала по каблукам.

Адамо пожал плечами, будто ему было все равно.

— Даже если ты будешь в километрах от Динары, когда гонка подойдёт к концу, ты не выбьешься вперёд. Ты ударяешь по тормозам ровно в четыре часа ночи, как и все мы, понял? И не пытайся обмануть. Мы все отслеживаем.